— Кто они такие на самом деле? Я столько слышала про архов разных историй…

— Они владели нашей планетой и многими другими. Говорят, это было справедливое и мудрое племя, никогда не навязывавшее свою волю другим народам. При них Ангра процветала, сюда стекались народы разных миров. Каждый имел право пользоваться дорогами, которые построили архи между звездами… Крав рассказывал мне, что далеко на севере в долине Серых скал есть заповедное место, откуда они управляли путями, соединявшими миры. Сейчас оно закрыто. Ни одно живое существо не может туда проникнуть. Нужен особый ключ… Потом началась война между архами и деймами. Архи проиграли войну, а может, просто устали от долгих сражений и ушли куда-то в иные миры. Здесь всем завладели деймы. И хотя их племя не может жить в наших мирах, они ухитряются как-то управлять нами. Звездные дороги закрылись для всех, только деймы научились пользоваться ими; не знаю, как им это удалось, но место, откуда архи управляли путями миров, существует и поныне. Дороги закрылись неожиданно, сразу после ухода архов, и летунги остались на неприступной скале отрезанными от своего родного мира. С ними не было ни одной их женщины, и через какое-то время они начали похищать чужих… Ничего хорошего из этого не вышло. Тогда они попробовали проникнуть в заповедное место, чтобы восстановить дорогу в родной мир. Не знаю, что там было, никто не вернулся оттуда. С тех пор в долине никто не бывал — это слишком опасно. Но ключ существует и поныне. Ты видела его, это тот талисман на шее у их нынешнего предводителя Каро. Его передают теперь как знак власти. В колдовской силе талисмана мне пришлось однажды убедиться… Я часто убирала в доме Каро, там не было от меня секретов. Они вообще никогда не запирают своих домов и ничего не прячут. Каро предупредил меня, чтобы я никогда не прикасалась к этой вещи, но любопытство заложено в нас от рождения. Когда он пошел мыться, я хотела взять талисман, чтобы рассмотреть его получше… — Нувка протянула ей руку. — Даже боли не было. Кисть просто стала другой. Когда Каро заметил, он сказал, что в следующий раз меня всю вывернет наизнанку. Больше мне нечего рассказывать. Теперь спи. Тебе надо хорошо отдохнуть. Желаю тебе вещих снов и счастья, хотя это пожелание здесь звучит глупо. Завтра утром я приду снова, принесу воду и пищу.

Она ушла. Элия осталась одна. На город летунгов наползали сумерки, такие же серые и непроглядные, как и то, что творилось у нее на душе. Она уже знала, какое решение примет завтра.

Глава 8

В мертвом сне, сковавшем душу Романа, появился какой-то просвет. Сознание вернулось к нему еще не полностью, и он холодно и отстраненно наблюдал себя как бы со стороны. Он лежал внутри пещеры. Сквозь неплотно закрытые веки Роман видел ее свод, сплетенный из корней, почти рядом со своим лицом. Он не помнил, как добрался сюда от берега озера.

Раньше свод был значительно выше. Из омертвевшего тела поступали странные, едва различимые сигналы. Значит, оно жило. Эликсир не убил его. Во всяком случае, не убил до конца. Пора набраться мужества и принять свою новую судьбу. Но нет. Не сразу. Пусть пройдут минуты, часы, дни… Он еще слишком слаб, его новое тело не вынесет слишком резких перегрузок, слишком очевидных переходов от сна к яви…

Сильно чешется шестая лопатка на спине, но шевельнуться он боится, чтобы не вернуть неосторожным движением медленно уходящую вместе с туманом небытия боль.

Отчего так близок стал потолок пещеры? Может, он втиснулся в чье-то чужое логово? Или мир вокруг него уменьшился в несколько раз? Или он сам увеличился настолько, что… Не надо додумывать эту мысль. Не надо. Спокойно расслабиться, вот так, полностью закрыть глаза. Просыпаться не обязательно. Он может лежать здесь сколько угодно, снаружи его никто не ждет. И сразу же, как протест против этого утверждения, на него волной хлынуло былое отчаяние, притупленное недавней болью.

«Хватит, — сказал он себе, — хватит обманывать себя, этим все равно ничего не изменишь». Он поднес к лицу правую руку. Она с трудом втиснулась между потолком пещеры и его лицом. Это была не рука. Это была лапа с пятью полуметровыми изогнутыми и острыми, как лезвия ятаганов, когтями, покрытая отвратительной желтоватой чешуей.

Тогда он тихо заплакал без слез и медленно выполз из пещеры. Все еще светила третья луна, только теперь он не знал, какой ночи она принадлежит.

Медленно, прихрамывая на все шесть лап, он пополз к озеру, волоча за собой обрывки корней, приросшие к телу. Он старался смотреть только вперед, чтобы не видеть частей своего нового тела, но все равно чувствовал, как за ним волочится тонкий, голый хвост, извивающийся по поверхности земли, как тело змеи.

Через его истонченную кожу он ощущал малейшую неровность почвы, запахи травы и камней. Возможно, теперь нос у него находится в хвосте.

Он перестал удивляться чему бы то ни было, в конце концов есть предел напряжению, которое способна выдержать его психика.

Он его перешел. Ради чего? Этого вспоминать не нужно. Если это не вспоминать, то, напившись воды, можно будет опять вернуться в пещеру, чтобы спать, чтобы не помнить, чтобы забыться… «Зачем же тогда начинал?» — спросил его голос укрытого за толстыми складками кожи сознания. «Я не знал, что это будет так страшно», — ответил он голосу. И голос замолк, отступил на время, оставив его один на один с новой жестокой судьбой.

Вода в озере, как всегда, выглядела совершенно прозрачной и отражала какой-то другой, несуществующий на самом деле берег. Он молил, чтобы она оставалась такой, пока он не напьется. И озеро вняло его мольбам. В нем не отразилось ничего, когда его морда с трехметровой высоты обрыва слепо ткнулась в поверхность воды. Роман лакал жадно, захлебываясь и повизгивая от наслаждения.

Ему хотелось выпить все озеро. Напившись, он ощупал голову передней парой своих шести лап, голова показалась ему почти нормальной. «У меня должно остаться хотя бы лицо», — сказал он кому-то незримо присутствующему рядом с ним.

Очевидно, этот невидимый судья так не считал, потому что носа Роман не обнаружил вообще, а узкая трубчатая пасть с мелкими треугольными зубьями, похожими на полотно пилы, вряд ли принадлежала человеческому лицу.

Отвалившись от воды, он ощутил чудовищный голод. Он уже осознал, что стал чудовищем, и знал теперь, каким бывает голод чудовищ. Он представил себе горы мяса, груды трепетной добычи, пробиравшейся сквозь лес, и его чуть не вырвало от отвращения.

Тогда он подумал о соках, струящихся в жилах растений, и это было уже гораздо лучше.

Он нащупал кончиком хвоста великолепно пахнущие сочные стебли каких-то растений и набросился на них с неописуемой жадностью.

Роман пасся на лугу весь остаток ночи, стараясь думать лишь о том, какое наслаждение может доставлять чудовищу его пища. Он обнаружил, что его пасть великолепно приспособлена для перемалывания растительных стеблей: в глубине гортани и на языке оказались нужные для перетирания травы костяные наросты. Его организм устроен не так неразумно, как показалось вначале. К утру, когда чувство голода значительно поутихло, ему стало легче мириться со своей новой судьбой.

Наевшись, он завалился спать прямо на лугу возле озера, нимало не заботясь об окружающих опасностях.

Его шкура должна была служить неплохой защитой, к тому же он чувствовал в своих мышцах силу, способную сокрушить любого врага. Его желания и ощущения чрезвычайно упростились, а человеческих воспоминаний он тщательно избегал, поскольку они мешали пищеварению. Сон также упростился, стал теплым, бездумным и приятным. Растений на лугу было много, о чем еще беспокоиться? Остальное его не касалось, Чудовище обязано вести простую инстинктивную жизнь. Этим он по крайней мере отомстит тем, кто проделал с ним такую мерзкую штуку. Впрочем, неизвестно еще, так ли уж плохо с ним поступили. Человеку гораздо трудней добывать себе пищу.

Одежда и прочие блага цивилизации, по-видимому, не имеют теперь к нему ни малейшего отношения.