Глава 2

Дом принял Романа как своего, и он спал крепко, без сновидений. Возможно, ему снились добрые сны, те самые, которые так трудно бывает вспомнить утром, когда ослепительно яркое солнце, не затененное ни единым облаком, заглянет в окно.

Он проснулся от его нежарких лучей и долго лежал бездумно, пока крики голодных животных во дворе не вывели его из полусонного оцепенения. Пора было вставать и начинать новую жизнь фермера. За стенами бревенчатого дома человека двадцать второго столетия ожидал семнадцатый век. А он все еще не знал, радоваться этому или огорчаться.

В хорошо налаженном хозяйстве хлопоты по уходу за скотом и домом не показались ему слишком обременительными. Раздражала лишь новизна обстановки.

Некоторые нужные предметы приходилось искать по полчаса. И он недовольно ворчал на местные порядки, на то, что здесь довольно странно обращаются с гостями, на Элию, забывшую о нем, едва они встретились с россами. К обеду, закончив хлопоты по дому, он решил выбраться на улицу и разобраться в своем не очень-то определенном положении. У ворот он встретил Кфилонга, который мрачно сообщил, что старейшины родов ждут Романа в доме собраний.

Дом собраний стоял посреди центральной площади городка. В зале за большим овальным столом сидели восемь пожилых мужчин. В домотканой одежде они казались крестьянами, сошедшими с музейной картины.

Серьезная причина заставила этих людей бросить все дела и собраться здесь.

Им предстояло решить судьбу пришельца из чужого мира.

Если община отказывала человеку в гостеприимстве, он должен был в течение часа покинуть пределы города, и все хорошо понимали, что это означает в мире, полном опасностей и врагов.

Кфилонг и Роман сели рядом, напротив остальных старейшин. Кфилонг выступал поручителем чужака, и многие поглядывали в его сторону неодобрительно.

Заседание начал сухонький седой старик с пронзительными голубыми глазами.

— Друзья, — начал он. — Здесь не принято тратить время на пустые слова, поэтому перейдем к делу. Этот человек спас жизнь дочери Кфилонга, что дает ему право претендовать на наше гостеприимство. Кто возражает против этого?

— Я прошу для него не права гостя, — сразу же вмешался Кфилонг. — Он получил от меня усадьбу предков и по старинному обычаю является теперь членом моего рода. Кто откажет члену рода Кфилонга в праве войти в общину нашего города?

— Ты слишком торопишься, Кфилонг, — заговорил мужчина могучего сложения; даже сидя, он на две головы возвышался над всеми остальными, — и ставишь телегу впереди коня. Усадьбу предков можно дарить лишь члену общины. А пришельцев община наша доселе не привечала.

— Жизнь нашим дочерям пришельцы не спасали, оттого и не привечали мы их, а этот человек спас мою дочь! Теперь он член моего рода! — Кфилонг грохнул по столу своим огромным кулаком и вскочил, его глаза сверкали, а рука напрасно искала на поясе рукоять меча, оставленного за порогом дома собраний.

— Сядь, Кфилонг! — требовательно произнес старейшина, открывший собрание, и Кфилонг подчинился. — Нам нужно во всем разобраться.

— Пусть чужеземец расскажет, как попал в наши земли, — настойчиво потребовало сразу несколько голосов, и Роман, понимая, как нелепо и неправдоподобно звучит его рассказ, попытался изложить хотя бы самую суть.

Слушали его внимательно и молча. В этих людях чувствовалось природное достоинство и сдержанность, они ничем не выдали своего удивления или недоверия к невероятным событиям, которые он вынужден был описывать. По мере возможности Роман упрощал ситуацию, кое-что пропуская, но в основном передавая суть самого главного: знакомство с учителем, специальные тренировки, вербовку на Гридос, схватку с деймом и переход на Ангру.

Когда он закончил рассказ, старейшины попросили его выйти и подождать решения.

Они совещались не меньше часа. Наконец в дверях показался мрачный как туча Кфилонг. Роман понял, что его дела плохи.

— Жди! — бросил он на ходу, вскакивая на лошадь, и умчался в туче поднятой пыли.

Роман вновь остался один. Он сидел возле дома старейшин и думал о том, что судьба его не балует, видно, ему суждено быть вечным странником. Но это не могло объяснить всю горечь чувства, которое он сейчас испытывал. В конце концов, за пределами города могли найтись более гостеприимные общины и племена, вот только Элию он больше не увидит.

В подземных пещерах и башне стражей ему казалось, что в отношении девушки к нему присутствовала не только благодарность. Роман пытался объяснить ее замкнутость и отчужденность, появившуюся с момента появления родичей, неизвестными ему правилами поведения, обязательными для женщин общины, однако сейчас он уже так не думал. Ни она сама, ни Кфилонг не обмолвились ни словом о тех древних обрядах, на которые она намекала в подземных штольнях, когда их жизнь висела на волоске. Все оказалось миражем, пустыми мечтами. Она здесь дома, а он — изгой.

Да и кто захочет связывать свою судьбу с человеком после рассказа о стальном шаре. С человеком, который сам не знает, кто он на самом деле.

Неопределенность положения, в котором он теперь очутился, лишь усугубляла ему мучения. То ему хотелось, не дождавшись решения старейшин и не попрощавшись, уйти из города только для того, чтобы Элия, узнав о его безрассудном поступке, пожалела о своей черствости. То хотелось разыскать дом Кфилонга, ворваться туда, объясниться, наконец, с Элией и покончить с мучительной неопределенностью.

Он бросался из одной крайности в другую и все еще не знал, как поступить, когда в конце улицы послышался звук копыт. По звонкому перестуку он понял, что всадников двое. Когда они подъехали ближе, он первый раз увидел Элию в ее национальной одежде. Раньше он представлял себе, как может выглядеть такая женщина, как Элия, в седле боевого коня, с обнаженными до бедер длинными ногами, прикрытыми лишь кожаной плетенкой специальных верховых сапог, в облегающей куртке с широким воротником, украшенной блестящими металлическими пластинами. За плечами ее виднелся длинный лук, волосы, лишь слегка скрепленные обручем, летели вслед за всадницей широкой тугой волной.

Элия и в этот раз не произнесла ни слова, только глаза ее сверкнули голубым огнем, и, гордо откинув голову, девушка вошла в дом совета.

Кфилонг остался с Романом и, устало усмехнувшись, произнес:

— Ей придется сказать им все. Мне они не поверили. Не было еще случая, чтобы наши женщины выбирали себе мужей среди инородцев. Если старейшины признают ее выбор законным, ты будешь участвовать в испытании.

Минуту назад Роман был полон отчаяния, а теперь его сердце готово было выпрыгнуть из груди от радости. Что ему испытание, если все было правдой!

Значит, она его любит? Значит, он все-таки не ошибся и там, в гроте, правдой было каждое ее слово?

Кфилонг, дождавшись, когда Роман вновь обретет способность соображать, продолжил:

— Элии, как и каждой женщине знатного рода, жениха назначает совет старейшин сразу же после рождения. Но потом, когда девушка достигает совершеннолетия, она получает право выбора, и, если он не совпадает с мнением старейшин, назначается испытание.

— Выходит, выбор женщины не может быть полностью свободным?

— Женщина не останется в проигрыше. Она получит в мужья мужчину, который лучше сможет обеспечить ее детей защитой, а дом пищей. Здесь, у нас, это не так уж мало.

И неожиданно для себя Роман вдруг понял, что не имеет права судить этих людей по законам, которым до сих пор следовала его жизнь в спокойном и благоустроенном мире. Наконец на крыльце показался все тот же старец с пронзительным взглядом и объявил решение старейшин:

— Твоя дочь представила совету убедительные доказательства силы своего чувства и своего разума. Совет назначает испытание на завтра. Пусть чужой отдохнет. Если он выдержит испытание, никто здесь больше не станет его так называть.

Когда Кфилонг, закончив свои длинные наставления, наконец ушел и Роман остался один, на серебристом небе Ангры появилась уже третья луна.